Мир диких животных Андрея Гудкова

Приморская жемчужина

ЗАПРЕТНОЕ ПРИМОРЬЕ

Впервые на полуостров Гамова я попал совершенно случайно 14 лет назад, будучи студентом-биологом 2 курса университета. В начале 1991 года Владивосток официально открыли для свободного посещения, а в мае того же года я приехал на летнюю полевую практику в Институт биологии моря ДВО РАН, во Владивосток «советский Лос-Анджелес» как тогда его называли. На месте я и узнал о существовании Дальневосточного морского государственного заповедника, или сокращенно ДВМГЗ в одном из самых закрытых районов южного Приморья. Меня сразу предупредили, что попасть туда практически невозможно и максимум на что я могу рассчитывать — это на летнюю учебную базу биолого-почвенного факультета Дальневосточного госуниверситета в Славянском заливе. Но, благодаря череде случайных событий, неожиданных знакомств и невероятных стечений обстоятельств, я все же попал в ДВМГЗ, причем в самое его сердце — на охранный кордон восточного участка, что в бухте Спасения, и повел там почти 4 месяца. Именно тогда заповедник пленил меня своей красотой и познакомил с уникальным сообществом животных и растений.

Следующим летом я вновь вернулся в эти места и провел там всю свою студенческую практику, завершившуюся курсовой работой по экологии обыкновенного тюленя-ларги. Как-то раз перед очередной отправкой на охранный кордон, я зашел в Институт биологии моря. Было обеденное время, и в институтской столовой я присел за столик к мужчине лет 60-ти в очках. Мы разговорились, и он поинтересовался, откуда я приехал и чем занимаюсь. Я с увлечением рассказал про свою курсовую работу в морском заповеднике. Мой собеседник внимательно слушал, улыбался и лишь изредка вставлял свои реплики. Прощаясь, он протянул мне руку и представился: — Алексей Викторович.

Подошедший к нам научный руководитель вскоре объяснил мне, что человек, которому я с таким жаром рассказывал про морской заповедник, был не кто иной, как его создатель академик А. В. Жирмунский — человек объединивший усилия Академии наук СССР и Военно-морского флота страны и воплотивший замысел ДВМГЗ в жизнь.

ТЕРРИТОРИЯ ПОЛНОЙ ЗАПОВЕДНОСТИ

Все эти годы запретная территория Приморья манила к себе, и я решил, во что бы то ни стало побывать в местах, где студентом провел два незабываемых полевых сезона. После согласований с местными службами, добро на поездку было получено, и в мае 2005 года я прилетел во Владивосток. Там ко мне присоединился мой бывший научный руководитель, а теперь просто друг Сергей Яковлев.

Утром 17 мая мы стояли на 44 причале академии наук в бухте Золотой Рог, где ждал водолазный рейдовый катер «Внимательный», принадлежащий морскому заповеднику. Мы погрузили баллоны с газом для инспекторов, дежуривших на кордонах, подождали кого-то из науки. Корма судна постепенно заполнилась коробками, ящиками и бог знает, чем еще.

«Внимательный» медленно отошел от стенки причала и взял курс на юг. Позади остались острова Русский и Попова, Амурский залив. Город на сопках превратился в узкую полоску суши между морем и серым небом. К катеру тут же пристроились чайки, ловя потоки встречного ветра, но, увидев, что мы не рыбаки, и поживиться им не чем, вскоре исчезли во влажном воздухе. «Внимательный» рвал остатки утреннего тумана. Впереди залив Петра Великого и конечный пункт нашего маршрута — основной охранный кордон восточного участка заповедника — бухта Спасения. Уже оттуда, на катерах вместе с инспекторами охраны, мы совершим вылазки в самые отдаленные уголки территории и на остров Фуругельма, если позволит погода.

— Если будет солнечно — повезло. — Предупредил директор заповедника Андрей Малютин. — Ну а тайфуном накроет, так можно просидеть в помещении всю неделю. Нынешний год на погоду непредсказуемKй.

До 1991 года побывать в Дальневосточном морском заповеднике было трудно, особенно на его восточном участке. Это место так и называли — «зона ноль». Даже научные исследования проводили по специальным разрешениям. Пока Владивосток оставался закрытым городом, территория заповедника считалась пограничной зоной. Береговая линия «зоны ноль» от мыса Льва до бухты Теляковского была нашпигована воинскими частями всех родов, начиная от радиолокационной разведки и заканчивая дальнобойными артиллерийскими батареями. Сегодня от мощных береговых укреплений остались лишь заброшенные бетонные доты, стены нежилых казарм, разобранные артиллерийские установки с нетронутой системой подземных коммуникаций. Военных, несущих здесь службу, осталось всего несколько десятков человек. Кто-то из бывших офицеров занялся туристическим бизнесом, показывая приезжим местные красоты.

В бухте Витязь, что в 4 км западнее бухты Спасения, на противоположной стороне полуострова Гамова, находился один из самых секретных объектов — Военно-научный центр по изучению морских млекопитающих и использованию их в возможных боевых действиях на море. Дельфинов, сивучей и морских котиков натаскивали для борьбы с подводными пловцами и диверсантами, учили уничтожать вражеские подводные лодки и корабли, искать Gасти ракет, упавших в море. По результатам исследований ученые написали не одну диссертацию. Но в начале 90-х на подобные программы перестали давать деньги, исследования свернули, а животных отпустили на волю. От научного центра в бухте Витязь остался лишь белый купол-шар над пустыми вольерами и полуразрушенные корпуса судов-зверобоев, второй десяток лет одиноко стоящие на берегу. Теперь это местная достопримечательность.

Впрочем, долгая изоляция территории от остального мира принесла больше пользы, сохранив ее в диком, нетронутом людьми, виде. В заповеднике стоит какая-то нереальная, чуждая городским жителям тишина. Только присутствие инспекторов охраны выдает слабое подобие цивилизации.

Катер прибыл в бухту Спасения, и мы сошли на берег. Недалеко от берега, вкопана красная металлическая табличка: «ДВГМЗ. Проход запрещен».

— Если что будет нужно, дайте радиограмму, — крикнул с отплывающего борта «Внимательного» Андрей Малютин, — инспектора Вам помогут.

На кордоне все знакомо. Тот же двухэтажный деревянный дом, состоящий из нескольких комнат для инспекторов охраны, комнаты для радиосвязи, кухни и пару гостевых помещений. Неподалеку небольшая баня, дизельная и несколько металлических ангаров для всякого оборудования. В доме пахнет сыростью и деревом. Нас встречают два инспектора охраны и уже немолодой плотник. После некоторых формальностей мы, наконец, расположились в одной из гостевых комнат на втором этаже дома.

Как только шум двигателей «Внимательного» растворяется в море, становится мертвенно тихо. Оказалось, что на кордоне нет света — вышел из строя дизельный генератор. По радио передали штормовое предупреждение.

У КРАЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

После нескольких дней пребывания на восточном участке, направляемся на южный участок заповедника, на остров Фуругельма известный и последний русский остров перед границей с Кореей. Попутно, решаем обойти несколько живописных бухт и сделать фотосъемку с моря. Компанию нам составил известный приморский подводный фотограф и натуралист, Александр Ратников. Рано утром на катере охраны мы взяли курс на юг. По пути Ратников поясняет, что май-начало июня — сезон гнездования морских птиц — бакланов и чаек. Их там огромное количество. На острове в это время года также можно встретить гнезда серых цапель и уже возможно с оперившимися птенцами. Если позволит погода, то можно будет сходит на «Камни МиEельсона» — небольшой риф в полукилометре от острова. Там можно вблизи понаблюдать за небольшой колонией обыкновенного тюленя-ларги.

Через час с небольшим подходим в острову Фуругельма и высаживаемся в западной бухте. Уже при подходе обращаю внимание на белую шевелящуюся массу на сопках и скалах рядом с береговой линией. Это колонии чернохвостых чаек занимают практически весь остров. Время о времени вся эта масса взлетает, колышется и какое-то время парит в воздухе, ловя порывы ветра. Над островом стоит неимоверный птичий гвалт. Почти у самой воды верхние ярусы скал облюбовали обыкновенные и японские бакланы. Эти птицы вьют свои гнезда в труднодоступных местах, над крутыми обрывами. Подобраться к ним будет не простой задачей. С погодой повезло — яркое солнце и редкие высокие облака.

Быстро выгружаемся, берем аппаратуру и поднимаемся на сопку, откуда сможем наблюдать окрестности. Вдоль узкой тропинки, нудно и упрямо тянущийся наверх попадается невысокий кустарник с большими розовыми цветами. Это «Рододендрон Шлиппенбаха». Его на этом острове необычайно много. На крутых склонах цветет дикая вишня. Ее нежно-розовые цветы контрастируют на фоне ярко-бирюзового моря.

Уже почти у самой вершины начинают попадаться пустые яйца чаек. Значит колония совсем близко. Наше неожиданное появление было встречено невероятной птичьей паникой, криками и массированным атаками с воздуха. Через минуту наше снаряжение было сплошь в белых пятнах — мы были незваными гостями. Прямо на земле, между стеблями сухой прошлогодней травы попадались небольшие ямки-гнезда с яйцами чернохвостых чаек. Продвигаясь через птичью колонию к краю обрыва, мы старались не наступить на эти маленькие чаячьи дома. Уже у самой кромки обрыва, на скалах начинается колония бакланов. Уже издалека замечаем, что в гнездах уже есть птенцы. Как правило, их в каждом гнезде по 2–3. Кое-где, в гнездах птенцы еще совсем голые. В других уже с хорошим густым пухом. При приближении к гнезду, птенцы начинают громко кричать, и яростно бросаться на объектив фотоаппарата. Прием явно не дружелюбный. Насиживает гнездо, как правило, самка, время от времени, отрыгивая пищевую кашицу и кормя своих птенцов из своего зоба. Со стороны этот процесс выглядит очень занятно. Делаю открытие — в телеобъективе видно, что у бакланов ярко-бирюзовые глаза.

Уже через какое-то время нашего пребывания в обществе птиц, чайки и бакланы успокаиваются, рассаживаются на свои гнезда. Чайки приближаются на расстояние вытянутой руки, видимо, воспринимая нас как соседей по насесту. В нескольких метрах от нас парочка чаек занимается любовью, не обращая на нас никакого внимания. Жизнь в колонии течет своим чередом. Съемки продолжаются. Так проходит остаток дня.

Серое утро. В голову лезут слова из старого русского романса: «Утро туманное, утро седое». Радует одно — на море почти полный штиль, а значит, можем подойти на лодке, к противоположной стороне острова, к скалам, где мы еще вчера заметили несколько взрослых серых цапель. Есть шанс найти их гнезда.

Уже с берега замечаем несколько гнезд, на скалистых уступах, недалеко от воды. В гнездах какое-то шевеление. Взрослые цапли замечают нас раньше и поспешно покидают своих птенцов. Последние остаются один на один с фотокамерой. Для них мы огромные монстры, пришедшие в их птичий мир непонятно откуда. Выпучив желтые глазищи, распустив хохолки, агрессивно щелкая и широко открывая свои клювы, птенцы бросаются на объектив, тыча в линзу и пытаются навести на себя грозный вид. Но со стороны все это выглядит смешно и неуклюже. Уже через несколько минут успокаиваются и мирно начинают поглощать рыбу, заботливо оставленную своими родителями в гнезде. Мы для них уже не интересны. Да и мы решили больше не испытывать чувство гостеприимства. Пока штиль постараемся высадиться на «Камнях Михельсона» и понаблюдать за тюленями. Ратников оставляет меня на небольшой каменистой косе, где еще несколько минут назад грелись на редком солнышке десяток тюленей. Готовлю аппаратуру и выбираю большой камень, в самом центре рифа. Оттуда просматривается все пространство — идеальное место для съемок. Не двигаясь, лежу на камнях уже второй час. Почувствовав, что опасности нет, несколько молодых тюленей выбираются на камни, в непосредственной близости от меня. Как будто специально, позируют перед объективом как дети, выпучив свои большие черные глаза, громко фыркая и переваливаясь с боку на бок. Я стараюсь не делать резких движений. Импровизированный мини спектакль продолжался полчаса.

Вечерние сумерки приносят с собой холодный ветер и мелкий дождь. Возвращаемся на кордон и за ужином обсуждаем дневную съемку. На остров опускается ночь. Птичьи крики затихают.